сейчас это переведено с помощью программы перевода и, возможно, я получу хорошую версию, переведенную Владимиром, посмотрим :
Окруженный ужасным уровнем шума, машинами, сиренами, самолетами, кораблями, я хожу кругами. По часовой стрелке. Обычно это 20 000 – иногда 36 000 шагов. Это два круга вокруг заповедника. Плоская земля. А когда Рейн разливается, эта земля погружается в воду. В этом заповеднике я слышу больше птиц, чем на Урале, несмотря на постоянный шум цивилизации. Я также вижу здесь больше птиц, гораздо больше. Многие гуси с севера остаются здесь, на Рейне, а тем временем другие, что выше меня, летят обратно на север и северо-восток. Я знаю и люблю чарующую песню сотен гусей. Но здесь я почти ничего не слышу. Нигде нет возможности воспринимать тонкие события. Тысячекратный звук капель, талой воды, стекающей с деревьев и крыш, где каждый источник производства звука имеет свой собственный паз и звук, как я научился любить на Урале, что невозможно здесь. Расположенный прямо на Рейне, он акустически напоминает посещение фабрики. Это то, что делают двигатели грузовых судов своим ревом, в основном вокруг „большого G“, опять же около 25 герц это может быть. Так что, хотя и приятно быть на виду, мира не видно. Также слышны голоса лающих владельцев собак, смешанные с тявканьем их четвероногих компаньонов. Снова и снова я вспоминаю фильмы нацистской эпохи, которые я видел за границей, и тон голоса главных героев, изображаемых как немцы. К сожалению, нельзя отрицать, что большинство владельцев немецких собак стремятся зафиксировать свое превосходство над животным раздражающе властным командным тоном, тем самым подражая историческим образцам из какого-нибудь нацистского военного фильма. Конечно, они не знают об этом. Но такой шум я знаю только в Центральной Европе. Обращаться с собакой так спокойно, терпеливо и с любовью, как это делает моя соседка в Любимово, здесь немыслимо. Я утешаю себя тем, что очень немногие люди вообще покидают свои дома, чтобы побыть на свежем воздухе под светом неба. Там было бы гораздо больше народу. Хотя воздушное движение сильно сократилось после той истории с Короной, в небе все еще остаются полосы, которых 20 лет назад просто не было. Только в самом начале, в марте и апреле 2020 года, небо было как в моем детстве и юности, голубое, чистое, красивое. Это длилось всего две недели, а потом все стало так, как было последние 20 лет или около того. Этот заповедник очень красив, деревья, в основном ивы, от больших до огромных, которые стоят, падают, отламываются, снова прорастают, и эта система естественного беспорядка помогает мне легче переносить это нежелательное состояние, в котором я нахожусь.
Я часто встречаю людей на велосипедах или пешком, или стариков с ходунками, они здесь в масках. Я до сих пор не знаю, жалеть ли мне этих людей из-за их страха, который так жестоко нагнетается прессой, телевидением и политикой, или глубоко презирать их из-за их раболепного отношения и одновременно высокомерия перед Вселенной, когда они думают, что могут как-то повлиять на время своей смерти, надев такую маску. В конце концов, именно они обеспечивают преемственность существующей системы. Поэтому, когда я смотрю на эти многочисленные жалкие или жалкие создания, я испытываю нечто среднее между состраданием и желанием ударить их по лицу в маске. Я еще не носил маску. Но я могу это делать только потому, что дружелюбные люди помогают мне делать покупки и приносят мне вещи. Мне больше не разрешают выходить в центр города. Я не могу сесть на поезд или автобус, не могу пойти к врачу или в администрацию. Так что теперь я как беженец в стране, где я родился. И что меня действительно беспокоит в этой ситуации, что меня действительно печалит, так это то, что в России все более спокойно, но под той же самой эгидой, всемирная попытка или атака на права людей на свободу. Пока существуют обязательные маски, анализы и прививки, я не могу и, вероятно, не смогу вернуться в Россию.
Если бы я знал, что со мной случится в Германии, я бы попросил своего соседа в Любимово в марте год назад проехать на своей машине по моей ноге, чтобы сломать мне лодыжку. Таким образом, возможно, мне удалось бы избежать необходимости покидать Урал, Россия.
18.19 августа я получаю визу и вылетаю в Россию. Мне нужен тест для этого. Дерьмо. Но я это делаю. Я иду в испытательный центр в Бенрате и прохожу тестирование. Но в аэропорту на следующий день сотрудница Аэрофлота говорит мне, что мне нужен еще один анализ, это должен быть ПЦР. Я стою в недоумении. У нее есть готовое решение. Я мог бы сделать это в подвале за 40 минут и за жалкие 250 евро. И я это делаю. Хотя я здоров, это было дерьмовое чувство, в конце концов, даже кола, козы, папайя дали положительный результат. Но это работает. В самолете через громкоговоритель прозвучали драконовские объявления: экипаж самолета имеет право фотографировать любого, кто посмеет избавиться от этой тряпки, и передать его в руки справедливого наказания, которое будет приведено в исполнение полицией и государством.
Поэтому я пью чай, потом другой, пока мы не прибудем в Санкт-Петербург. Однако в аэропорту многие люди находятся совершенно без масок. Полиция небрежно натянула под нос подгузники. На рейсе в Пермь уже никто не спрашивает, и почти у всех нет маски или она опущена на подбородок или под нос. Прекрасный, красивый жест: мой друг Борис Мильграм посылает водителя театра в аэропорт, чтобы забрать меня, рано утром в 04:30.
В какой-то момент я заметил в Германии: Когда я пытаюсь спокойно идти, лежа где-нибудь в полумраке, что независимо от того, закрыты или открыты мои глаза, перед моим мысленным взором непрерывно появляются короткие фрагменты фильмов, последовательности. Обычно это всего лишь мгновение, в крупнозернистом черно-белом цвете или как-то слегка тонированном, и эти фрагменты фильма накладываются друг на друга, несколько могут идти одновременно. Я сам не имею никакого отношения к этим фильмам, я не приглашал их, они не имеют отношения ко мне и моей жизни. В определенной степени это визуализация болтовни и разговоров в моей голове, которым я умею неплохо противостоять с помощью дыхательных упражнений. Я не могу надышаться фильмами.
В то же время, я потерял способность представлять себе геометрические тела, такие как сферы, кубоиды, пирамиды, цилиндры и т.д. в цвете, который я сознательно желаю. На Урале я действительно смог поддерживать такое воображение в течение довольно долгого времени. Довольно долгое время, это может быть десять шагов по снегу, может быть шесть или семь секунд.
В Германии она сократилась до краткости этих ненужных маленьких фильмов, которые я должен смотреть.
Сейчас я вернулся, слава Богу, на Урал. Не прошло и трех дней, как последовательности фильма перестали пробегать через мои органы чувств, и способность представлять себе описанные выше тела снова явно возросла. Болтовня в мозгу очень тихая.
02 сентября
Чтобы получить трехлетнюю визу, мне нужен паспорт, который действителен намного дольше срока действия визы. Поэтому я записался на прием в Генеральное консульство в Екатеринбурге, чтобы подать заявление на получение нового паспорта. Чтобы вообще попасть на прием, я должна была принести свидетельство о рождении из Германии. Чтобы получить это свидетельство о рождении, я должен был отправить в Германию скан своего паспорта. Это сработало. А из Любимово это было совсем не просто, я там живу в телефонно-радиотехнической дыре. Но мне интересно, не могли ли эти люди обрести право на жизнь каким-то другим способом, кроме как с помощью такой ерунды?Как тунисскому преступнику, вам достаточно выбросить свой паспорт, и вы окажетесь в самой лучшей Германии. Так что сегодня была именно эта встреча.
Поездка и ландшафт между Пермью и Екатеринбургом невероятно красивы, четыреста километров леса, леса, леса, Урал.
Затем я в консульстве, 28-й этаж. Маски обязательны, как и в Германии. Меня проводят в крошечную кабинку, площадью едва ли четыре квадратных метра. Если бы не несколько декоративных элементов в виде отверстий разного размера в стеновых панелях, можно было бы подумать, что я сижу в комнате для допросов гестапо или Штази. Передо мной пуленепробиваемое стекло, микрофон и громкоговоритель, который больше похож на пронзительное кваканье. На другой стороне панели сидит женщина с маской, правильной, как принято в Германии, на носу и во рту. Другой мир. На улице, на вокзале, в поезде, в магазинах 2/3 людей вообще не носят масок. Здесь, в России, каждый может делать это в соответствии со своими личными ощущениями или паническим потенциалом. Даже полицейские надевали маски под подбородок.
После некоторого общения с приветливой немецкоговорящей русской женщиной, она соединяет нас с руководителем. Через стекло и несмотря на маску, я сразу узнаю ее: функциональный гуманоид „настоящий немец“, довольно молодой, отвратительный, олицетворение уродства Германии. Аура, как у надзирателя концлагеря. Она имеет право отказать мне в выдаче второго паспорта, – пробормотала она сквозь маску. Так что с трехлетней визой ничего не получится, я едва успею выехать, как выскажу ей свое мнение о ней и о процессе. Давно я не испытывал такой ярости, как при выходе из этого кабинета. Ради этой акции я проехал более 800 километров на поезде, плюс 250 километров на автобусе и т.д. от Любимово до железнодорожного вокзала Перми. При этом у меня остались радостные впечатления сразу после прибытия в этот город. Я сразу же привлекла внимание группы репортеров, которые шли рядом со мной, брали у меня интервью, фотографировали и снимали. Посмотрим, смогу ли я увидеть еще что-нибудь из этого….
Мне не нравится Екатеринбург.
Я точно не хочу возвращаться в Германию. Это больше не моя страна. Хотя у меня есть несколько хороших друзей, на которых я могу положиться так же, как и они на меня. Это вызвано не только абсурдными событиями вокруг обязательной мечети здесь и там. Я не ездил на автобусе/поезде 18 месяцев и впервые надел маску в свой день рождения, чтобы купить что-нибудь поесть. Я был свидетелем такой истории: 83-летний мужчина, вакцинированный, умирает, это точно, он спокойно закончил жизнь, лежит дома на смертном одре.Его жена в возрасте восьмидесяти лет также вакцинирована. Можно подумать, что теперь все в безопасности. Но жена разрешает еще живым сестрам умирающего навещать его только в том случае, если они тоже прошли вакцинацию. Поэтому одна из них не может попрощаться со своим братом спустя восемь десятилетий, несмотря на предложение надеть маску. Она не хочет делать прививки. Поэтому ей отказывают в посещении смертного одра. Другой делают прививки, чтобы она могла пойти к своему брату. С этого момента для меня становится слишком много – в моем сердце все холодеет. У меня больше нет там никаких дел, хотя я многое потерял. Итак, с начала распространения этого варианта гриппа Германия превратилась в наполненное страхом отвратительное Эльдорадо для наблюдателей за блоками и леммингов последнего времени, а те немногие, кто не соглашается с этим безумием, рискуют оказаться в бараке, тюрьме или подвергнуться иным мерам государственной безопасности или уничтожению. Сейчас, когда я пишу эти строки, я нахожусь в чистом и своевременном поезде, который везет меня обратно в Пермь. В России маски тоже обязательны. Но здесь все выглядит иначе. Две трети людей ходят или сидят без этого подгузника на лице, будь то в автобусе, поезде или в магазине. Мне также приходится заново учиться видеть в носящих маски страшные человеческие существа, а не, как в Германии, поборников диктатуры, присоединяться к ним, завывать вместе с ними. Облучают ли человека с помощью манипуляций? Разве можно быть таким глупым?